02.10.2021 11:35
дата первой публикации: 1963 год
рассказ итальянского писателя Лино Альдани в жанре социальной антиутопии. Трагический сюжет описывает особую форму тоталитаризма — «эскулапократию», тиранию медицинской олигархии, бунт человеческого достоинства против небывалого угнетения.
Никола Берти, он же Нико - главный герой рассказа, обычный молодой человек, работает клерком в Министерстве песни Италии.
ВМО - Всемирная Организация Здравоохранения Всеобщее Медицинское Объединение.
Элибус, Левакар - соответственно автобус и легковой автомобиль в будущем, которые впрочем ничем не отличаются от обычных.
Несколько цитат из этой книги
_____
…
Нико поискал стеклорегулятор, но тут на его плечо легла чья-то рука.
— Что вы хотите сделать? — вежливо, но твердо спросил человек, стоявший рядом.
— Открыть окно, — ответил Нико. — В элибусе адская жара.
Незнакомец посмотрел ему прямо в глаза, потом покачал головой.
— Окно открывать не положено.
Нико усмехнулся.
— Вот это здорово! Я задыхаюсь и не могу, видите ли, открыть окно. Вам-то какое дело до всего этого, черт побери?
— Довольно, хватит, — сурово сказал незнакомец. Он вынул из кармана билет и потряс им перед носом у Нико.
— Я контролер первого класса ВМО. Довожу до вашего сведения, что, согласно статье пятой соглашения между Всеобщим медицинским объединением и компанией городского транспорта, окна элибусов остаются закрытыми до 31 мая. А сейчас апрель. Вы член Объединения, не так ли?
— Да, — упавшим голосом ответил Нико.
— Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
— Но… при чем тут мои документы?
— Повторяю, предъявите документы. Удостоверение личности, санитарную карту и трудовое соглашение.
— Это неслыханно! Только из-за того, что я хотел открыть окно…
— Водитель! — крикнул контролер. — Остановите, пожалуйста, машину. Я должен сойти и произвести проверку.
Водитель затормозил, и они спрыгнули на мостовую. Автоматическая дверь мгновенно захлопнулась, и элибус умчался под насмешливые возгласы пассажиров.
— Следуйте за мной.
— Но я опоздаю на службу, до начала работы осталось десять минут.
Контролер ВМО втолкнул Нико в пустынный двор.
— У меня все в порядке, — сказал Нико, протягивая ему документы. — Вот термометр, вот тюбик аспирина, вот таблетки от кашля, а это витамин С, витамин В-12, антисептическое средство, лейкопластырь, тальк, пакет антибиотиков. Все на месте. Вы не имеете права меня штрафовать.
Агент ВМО проверил все тщательнейшим образом.
— А набрюшник? — спросил он, буравя Нико глазами.
— Послушайте, я опаздываю. Мое министерство на площади Фламини. Если я не попаду в следующий элибус, мне не поспеть вовремя.
— Набрюшник? — повторил контролер.
— О господи! Я надел и набрюшник, и плотную майку, и шерстяные носки.
Нико расстегнул пальто и пиджак, поднял пуловер и рубашку.
— Смотрите, уважаемый синьор. Вот майка и набрюшник.
Контролер вынул блокнот и принялся что-то записывать.
— Вас полезно держать под особым наблюдением, — сказал он.
— За что? Я никаких правил не нарушил.
— В данный момент. Однако ваша попытка открыть окно элибуса — явный симптом опасных тенденций. Я сообщу о вас в Главную контрольную комиссию. Идите.
…
В пять минут двенадцатого зазвонил телефон.
— Никола Берти слушает, — сказал он, поспешно сняв трубку. Незнакомый мужской голос официально произнес:
— С вами говорит Д'Андреа из Главной контрольной комиссии.
— Слушаю вас, — пробормотал Никола.
— Сегодня в семь вечера вам надлежит явиться в Центральную амбулаторию на виа Гамберо.
— В амбулаторию?.. А зачем?
— Анализ крови и рентген легких.
— Но я…
— С целью проверки содержания алкоголя и никотина в крови. Желаю вам плодотворной работы, синьор Берти.
Только этого ему не хватало! Этот паршивый контролер ВМО хочет любой ценой сделать карьеру. Угораздило его сесть в тот же элибус!
Нико извлек из кармана начатую пачку сигарет и выложил их на стол. Осталось всего шесть штук. Он собрался закурить, но в последний момент передумал — этих шести сигарет должно хватить до конца рабочего дня.
— Черт побери!
Коллега Джобби, за столом напротив, на миг оторвался от бумаг и поднял голову.
— Что случилось, Нико?
Нико пожал плечами. Бесполезно объяснять что-либо этому Джобби — он тих и покорен, как овца. Да и вообще Джобби не курит, и ему не понять, что десяток сигарет в день — сущий пустяк для энергичного двадцатипятилетнего мужчины.
Конечно, он мог выкурить и больше — достаточно ввести в автомат две, три, пять монет, и тот выбросит столько же пачек. Но потом при проверке содержания никотина в крови преступление откроется. Стоит чуть превысить допустимую норму, и сразу же на тебя обрушится штраф в сорок, а то и в пятьдесят тысяч лир.
… ему пришлось прерваться, когда в дверь просунулась голова Ортензи, агента ВМО, курирующего Министерство песни.
— Все в порядке? — спросил Ортензи.
— В полном порядке, — хором ответили Джобби и Нико.
— Пилюли приняли?
Обе головы согласно кивнули.
— Температура?
— Тридцать шесть и восемь, — ответил Джобби.
— Тридцать шесть и семь, — солгал Нико.
В это утро он так и не вынул термометра из кармана. Но, к счастью, Ортензи торопился и явно не собирался устраивать тщательную проверку.
… В столовой они устроились в углу, спиной к объявлению, напоминавшему всем членам ВМО старинное изречение медиков салернской школы:
Стул хороший по утрам
жизнь продлит надолго вам.
С год назад Нико, собрав множество подписей, обратился с официальным прошением о том, чтобы этот плакат сняли со стены, но получил от начальства отказ.
…
Он обнял ее за плечи, и Дорис прильнула к нему. Она закрыла глаза и нежно погладила Нико по волосам. Шум шагов заставил ее вздрогнуть. К ним подошел агент ВМО — на груди его фосфоресцировала бляха с двумя сплетенными змейками посредине.
— Что вам не нравится? — срывающимся голосом спросил Нико. — Разве правилами запрещено целоваться в парках?
Агент ВМО зажег электрический фонарик, посмотрел на часы и отцепил с пояса водомер.
— Уже поздно, молодые люди. А главное, сегодня очень сыро. Лучше вам пойти в кафе.
— А мне, любезнейший, нравится здесь, а не в кафе.
— Напрасно вы так волнуетесь, молодой человек! Я дал вам добрый совет… — Он снова взглянул на водомер. — Через полчаса опустится туман. Разумнее вам прогуляться. Если влажность увеличится и мой коллега обнаружит вас здесь, не миновать крупных неприятностей.
— Но здесь под каждым кустом, прячется влюбленная парочка! Какого же дьявола вы привязались именно ко мне? С меня хватит. Если уж вам так приспичило надоедать людям, попробуйте для разнообразия побеседовать, скажем, с владельцем вон того левакара.
Агент ВМО направил луч своего фонарика в указанном направлении.
— Синьор остался в левакаре, — флегматично объяснил он. Капот закрыт, стекла подняты. Так что не вижу никаких нарушений.
Нико стиснул зубы, а Дорис потянула его за рукав, отчего он рассвирепел еще сильнее. Но горло сжало узлом, и он не мог произнести ни слова.
— Я вас предупредил, — сказал агент. — Этого требует мой служебный долг. Будьте здоровы и счастливы.
…
Он поправил шахматную доску и, вынув фигуры, стал бережно их расставлять.
— Значит, нет никакой надежды, что когда-нибудь все изменится? Нелепая, бездушная система, а мы…
— Простите, — прервал Крешенцо. — Вы пришли играть со мной в шахматы или же беседовать о социальных проблемах?
— Я… Я пришел, чтобы спросить у вас совета.
— Совета? — Профессор поднял голову и внимательно поглядел на Нико. Затем снял очки, подышал на стекла и принялся протирать их фланелевой тряпкой. — Совета? Гм… Какого рода?
— Я… я… хотел бы выйти из ВМО.
Крешенцо никак не отреагировал на его слова. Он еще раз протер очки и закурил сигарету.
— Не ждите, что я похвалю вас, любезнейший. Вы хорошенько подумали, прежде чем пришли к такому решению?
— Э, с мыслью об этом я ношусь уже давно.
— Вот и продолжайте носиться с нею, мой дорогой друг.
Нико улыбнулся.
— А вы сами, профессор, когда вышли из ВМО?
— Вышел? Я никогда не записывался в члены сего достославного объединения. В 74 году, когда медицинское обслуживание приняло ныне существующие формы, я учинил своей совести наистрожайший экзамен и решил: нет, это не для меня. Не потому, что мне было жаль денег — первое время ежемесячный взнос был сравнительно невысок. Но я ни разу в жизни не уступал шантажу. Для меня это было вопросом принципа. И представьте себе, я ошибся,
— Значит, впоследствии вы раскаялись в принятом решении?
Профессор встал, открыл дверцу бара, вынул бутылку виски и два стаканчика и поставил их на столик рядом с доской.
— Выслушайте меня внимательно, милый Нико, — сказал он, разливая виски по стаканчикам. — Я всю жизнь выкуривал по сорок сигарет в день, пил сколько душе угодно, никогда не соблюдал диеты и не делал витаминных уколов. Я знать не знаю, что такое таблетки, мази, антибиотики, которые вы принуждены повсюду таскать с собой. И, разумеется, я сэкономил уйму денег. Этот дом, книги, ковры, картины… Мог бы я купить все это, если б мне пришлось каждый месяц платить взносы в кассу ВМО? Однако это не значит, что я не мучился. Мой юный друг, вы не знаете, что такое внезапно проснуться ночью от кошмарных сновидений. Каждый миг, каждая минута радости были отравлены страхом, липким, неотвязным страхом. Уже много лет я засыпаю с мыслью, что, случись мне заболеть, ни один врач не придет мне на помощь и я подохну в муках, как бездомная собака.
Нико хотел было задать ему вопрос, но профессор его опередил.
— Вы хотите знать, почему я впоследствии не подал заявления с просьбой о приеме? Все объясняется очень просто — для этого мне нужно было бы уплатить взносы за все прошедшее время плюс огромный штраф. А таких денег у меня не было. Подумайте, хорошенько подумайте, друг мой. Не принимайте поспешных решений. Учтите, что потом вам придется полагаться исключительно на собственное благоразумие и удачу. Особенно на удачу.
— Зато я буду свободен, — возразил Нико. — Я смогу, наконец, купить левакар и другие нужные мне вещи. И потом… потом никто уже не заставит меня проходить эти дурацкие проверки. Ни один ублюдок из ВМО не посмеет требовать, чтобы я показал ему, надел ли я набрюшник.
— Пустяки, мой друг, сущие пустяки. Ну как, начнем партию?
Нико отодвинул в сторону доску.
— Я должен выговориться, излить душу. Я больше не могу. Не понимаю, как правительство согласилось поддерживать ВМО, как этот спрут сумел всех сдавить своими щупальцами, навязать свои идиотские правила?! И никто не решился сказать: хватит, прекратите ваш шутовской карнавал, представление окончено. Ведь и пятьдесят лет назад, при старой системе здравоохранения, врач, хоть и не был миллионером, жил совсем неплохо. Стоило кому-либо заболеть, как вызывали врача и платили за визит соответствующую сумму. А теперь все иначе, теперь нужно платить заранее, когда вы здоровы, утешаясь тем, что во время болезни не придется платить ни лиры. Это же абсурд, возможный только в наш сумасшедший век.
— Нет, друг мой. Это не абсурд. Подобная система практиковалась пять тысяч лет назад.
— Пять тысяч?..
— Дорогой Нико, я окончил исторический факультет, и потому можете мне поверить на слово. Так вот, пятьдесят веков назад крестьяне Маньчжурии разуверились в познаниях своих лекарей. И, кстати, не зря. Во все времена медики стремились извлечь как можно больше выгоды из болезней своих пациентов. Чем дольше длится болезнь, тем больше доход врача. Это столь очевидно, что не требует доказательств.
Так вот, одному крестьянину надоело, что его без конца водят за нос. И он сказал врачу, который его пользовал: «Я заплачу тебе, когда выздоровлю, и буду платить все время, пока останусь здоровым. Но если я снова заболею, ты не получишь от меня ни одной серебряной монеты и ни одной горсти риса». Врач согласился, и уже на следующий день крестьянин выздоровел.
А мы лишь пять тысяч лет спустя поняли, что надежнее полагаться на корыстный интерес, чем на профессиональную честность.
— Значит… значит, вы одобряете ВМО и готовы защищать систему?
— Да, но я осуждаю методы, которые отразились на системе. Наша жажда наживы все испортила. А это следовало бы предвидеть, нужно было с самого начала положить конец бесконтрольному хозяйничанью врачебной конгрегации, установить соответствующие тарифные ставки.
Главное же, этим эскулапам нельзя было давать право вмешиваться в личную жизнь граждан. Недалекие и неумелые законодатели этого не поняли. Впрочем, кое-кто наверняка догадался, но взятки сделали свое дело.
Представьте себе, поначалу все шло как нельзя лучше. Стоило человеку кашлянуть, и он уже мчался на прием к врачу. А медики всех — психопатов, хронических больных, симулянтов встречали самым любезным образом. Тогда многие вообще перестали беречься. Все равно, рассуждали они, стоит мне заболеть, врач в два счета поставит меня на ноги. Не удивительно, что доктора зарабатывали бешеные деньги. И постепенно из лечебного учреждения ВМО превратилось в ассоциацию по предупреждению болезней.
Теперь врачи работают куда меньше, а их доходы стали куда больше.
— Это же бесстыдный грабеж!
— Мой юный друг, жаловаться бесполезно. Надо считаться с неумолимой действительностью, как говорил один знаменитый историк шестнадцатого века.
Методы, к которым прибегает ВМО, безусловно, незаконны, но они довольно логичны. Словом, раз уж вы согласились, так сказать, на опеку сего благородного заведения, не следует удивляться, если оно делает все возможное, чтобы температура вашего тела не превышала тридцати семи градусов по Цельсию.
— Допустим. Почему же в таком случае правительство не принимает никаких мер?
— Ах, правительство! — буркнул профессор Крешенцо. — Насколько мне известно, наше правительство всегда верой и правдой служило власть имущим. А сейчас богатство и, значит, власть — в руках ВМО, автомобильных и магнитофонных королей.
— Ради бога, не упоминайте при мне о песнях. Я и так целый день только и делаю, что слушаю идиотские песни и разбираю споры законодателей музыкальных вкусов.
Но профессор уже не в силах был остановиться.
— Конгрегация медиков теперь столь могущественна, что подчинила себе даже священников. Давным-давно идет борьба между целителями тела и целителями души. Но теперь чаша весов явно склоняется в пользу первых. Мир обуян жаждой наслаждений, и у него нет больше времени слушать церковные проповеди. Тело восторжествовало над душой. ВМО держит в своих руках ключи от рая земного и небесного.
— Я не совсем понимаю вас, профессор.
— Э, я пошутил, милый Нико. Но ходят слухи, что тридцать пять процентов акций Объединенной автомобильной компании принадлежат ВМО. Современный человек озабочен своим здоровьем, и для него нет ничего дороже левакара. И здоровье, и машина зависят от ВМО. Разумеется, пока никто не запрещает нам искать забвения в канцонеттах, этом музыкальном опиуме, который нам вдобавок продают втридорога. Но говорят, что ВМО протянуло свои щупальца и к фирмам грампластинок.
Профессор Крешенцо хрипло расхохотался, отчего Нико невольно вздрогнул.
— Эс-ку-ла-по-кра-тия. Звучит совсем неплохо. — И Крешенцо снова громко засмеялся
…
В дверях появился пожилой человек в пижаме.
— Проходите, — еле слышно сказал он. — Меня зовут Крешенцо. Я сосед Нико по лестничной площадке. Это я звонил вам.
Дорис побледнела.
— Что с ним? Ему плохо?
Профессор Крешенцо сокрушенно развел руками.
— Тошнота, головокружение, а потом начались рвота, судороги. Я дал ему успокаивающие таблетки, сейчас он спит.
Но нет, Нико не спит. Из коридора донесся протяжный стон.
Дорис бросилась в спальню: Нико, согнувшись, сидит на постели и держится за живот. Его глаза умоляют о помощи, лоб потный, лицо искажено гримасой боли. Он валится на кровать и начинает корчиться, отчаянно просит: «Воды, воды». И снова раздается долгий, душераздирающий стон.
Дорис не в силах вымолвить ни слова, у нее подкашиваются ноги, и, чтобы не упасть, она прислоняется к шкафу.
— Нужно что-то предпринять. Вызвать врача из амбул… выдавливает онa из себя и замолкает на полуслове.
Это невозможно. Нико вышел из ВМО в пятницу. Извещение об этом наверняка уже поступило в районную амбулаторию. Бесполезно звонить, все равно никто не придет. И подавать заявление о повторном приеме в члены ВМО бессмысленно. Не говоря уже об огромном штрафе, понадобится по крайней мере два-три дня, прежде чем будут выполнены все формальности. Да еще день-два, пока соответствующие документы не поступят в амбулаторию. А без официального подтверждения врач из ВМО и пальцем не пошевелит.
Крешенцо нерешительно потер подбородок.
— Есть у меня знакомый врач. Но не знаю, согласится ли он приехать. Он живет километрах в тридцати от Рима, занимается земледелием, с тех пор как его лишили докторского диплома. Только за то, что он оказал помощь больному, не состоящему в этом проклятом ВМО. Попробую ему позвонить.
В глазах Дорис блеснул луч надежды. Профессор Крешенцо, с трудом волоча ноги, направился к телефону, стоявшему в коридоре.
Дорис подошла к постели, взяла руку Нико в свою и тихо заплакала.
Нико смотрел на нее и не узнавал.
— Меня грызут собаки, тысячи собак грызут мой жи…
Он перекинулся на другую сторону, свесился вниз, и из горла у него хлынула желтая пенная вода.
— Врача нет дома. Жена сказала, что он отправился поудить и вернется лишь к полудню. Я попросил ее послать кого-нибудь за ним на озеро. Через час позвоню еще раз, — сказал вошедший в комнату Крешенцо.
— Через час? Но ему очень плохо! Его снова вырвало.
— Знаете что: спуститесь-ка вы пока в аптеку. У вас ведь есть книжечка ВМО, не так ли? Мои таблетки тут не помогут. Скажите, что у вас люмбаго, боли в пояснице, впрочем, лучше — невралгия, затронут тройничный нерв. Можете стонать, плакать, кричать, лишь бы вам дали сильнодействующее успокоительное средство.
Дорис заколебалась. Она переводила взгляд с профессора Крешенцо на Нико, который отчаянно корчился в постели.
— Мне нельзя, — пояснил Крешенцо. — Я не член ВМО, мне не дадут и аспирина.
… это врач, исключенный из ВМО за то, что он помог незарегистрированному в амбулатории больному. Врач протягивает Дорис свою крупную мозолистую руку и гулким, уверенным голосом называет себя. Разумеется, имя и фамилия — вымышленные, ведь он сейчас рискует угодить в тюрьму.
Врач наклоняется над больным, ощупывает его лоб, поднимает веки, вывертывает нижнюю губу, обнажает белые десны.
— А это что такое? — спрашивает он, проводя пальцем по царапине на шее.
— Он оцарапался о колючую проволоку. В прошлую субботу за городом, — смущенно лепечет Дорис.
Врач задумчиво почесал щеку. Затем снова принялся осматривать Нико, не торопясь, самым тщательным образом. Дорис не понимает, почему врач то и дело потирает переносицу. Когда он вынул из сумки шприц и приготовился сделать укол, она не выдержала и тронула его за плечо.
— Скажите, что с ним?
Врач пожал плечами.
— Не знаю. Похоже на столбняк. Но я вполне мог ошибиться. Отнюдь не исключено, что это обычное заражение. Тогда этот укол ему поможет. К сожалению, у меня почти не осталось лекарств. Если это банальное заражение, то все обойдется. Но если это все же… Словом, противостолбнячной сыворотки у меня нет. И потом, вводить ее теперь все равно слишком поздно.
— Значит?..
— Не надо заранее бояться самого худшего. Сейчас сделаем ему укол, и часа через три-четыре температура должна упасть.
Дорис отвернулась и подошла к окну. Она стояла и невидящим взором глядела во двор, где на веревках висело белье.
Врач вынимает иглу и кладет шприц в сумку.
— Это все, что я мог сделать, — говорит он, обращаясь в пространство.
Протягивает Дорис свою огромную, мускулистую руку и, потоптавшись, решительно направляется к выходу. Крешенцо провожает его до дверей.
— Доктор, мне вы можете сказать, — шепчет он. — Есть хоть какая-нибудь надежда?
В ответ — еле заметный отрицательный жест.
Но Дорис ничего не заметила. Она вновь садится у изголовья постели и с надеждой ждет. Ждет, когда Нико станет лучше.
Конец
Источник https://bookscafe.net/read/aldani_lino- ... u-771.html
